Ночные звезды - мои медали...
Название:---
Автор: крик в небо aka vieria112
Бета:--
Гамма: JaneJeevas
Рейтинг:PG
Пара или персонажи:Соде но Шираюки/Рукия,
Жанр:юри, поверхностный romance
Размер:мини; ~ 1500 слов.
Краткое содержание:---
Дисклеймер (то есть отказ от прав): Кубо Титэ
Предупреждение: ООС
читать дальше
Маленькая руконгайка еще нескоро заглянет к себе в душу. И до их встречи годы и буйство жизни, от которого она бы с радостью укрыла ее снежным покрывалом. Но холодной темной ночью грезится о любом, даже самом истрепанном и рваном покрывале - только не о снежном. Поэтому она с ней, в ней, но поодаль.
Ночью ее Рукии холодно. И в девочке совсем не чувствует тяги к морозам и той кромке инея, уже успевшей добраться до тряпья, в которое кутаются маленькие волчата. В стае все держатся вместе, поэтому и ночлег у них один на всех. И хоть все они равны, но это никогда не мешало единственной девчонке в компании заботить о других чуть больше, чем о себе. Поэтому спит она с краю, отдавая ветру свое лицо и скрученное в комочек тело. И вздрагивает тоже заботливо, осторожно, боясь лишить кого-то сна этой промерзглой февральской ночью.
За закрытыми веками подсознание плетет яркие нити снов. И они – единственное, над чем она властна. В полуночных грезах снег смешно падает на кончик носа, непривычно раскрасневшиеся щеки и доверчиво подставленные ладони. И это не зимние сны о морозах и наступивших холодах, а белые грезы, вспыхивавшие в сознание такими же светлыми, чистыми хлопьями снега. И лишь в этих грезах можно ненароком прикасаться к ней хороводом белого пуха, такого же мягкого, как и ее ладони.
Иней уже отчетливо заметен в отблесках луны на рваных темных прядях. Но от него не холодно, как и от вороха снежной ваты, ложащейся на острые плечи. Во сне вообще не холодно, а лишь немного щекотно от таких трепетных прикосновений. Снег не умеет цепко хватать за руку, да и хлопать по плечу у него не выходит, поэтому такие прикосновения пока еще непривычны. Но вскоре она привыкнет, и тогда их встреча станет ближе еще на пару шагов.
Утром Рукия встает позже всех. Да и, кажется, просыпаться совсем не собирается, поэтому Ренджи трясет ее за плечо и тут же одергивает руку – холодно. А холод колкий, цепкий, с радостью впивающийся в кончики пальцев. Для мальчишки он чужой. И когда на него смотрит пара заспанных, мутных глаз, с губ срывается лишь невнятное:
- Совсем замерзла?
Не дожидаясь ответа, он хватает подругу за предплечье и усердно растирает ладонями бледную кожу. И пусть она непонимающе хлопает глазами, вырывает руку, а после оба сидят насупившись, зато кожа под его ладонями начинает оттаивать.
Но надолго этого не хватает, и раз за разом начинаешь привыкать, что у темноволосой девчонки извечно холодные руки. Даже в летний зной от бледных ладоней веет тающей прохладой. Их, конечно, можно отогреть, да только бесполезно все это. И если поверить на слово, то ей совсем не холодно. Только вот рядом с ней порой бывает прохладно. И холод тот чужой, неприятный, отталкивающий, будто и вовсе не ее.
А она просто боится за Рукию, поэтому всегда рядом. Прохладой, извечной зимой, которая не страшна ее девочке – снег умеет быть теплым, снег тоже умеет любить.
Рукия и сама начинает привыкать к первым холодам, поющим снежными метелями, в ней. Нет, ей, правда, не холодно, только очень светло, белоснежно и совсем немного одиноко. Ведь среди всего искрящегося на негреющем солнце снега она одна. И к ней не подойти, не докричаться, не дотронуться рукой – вьюга укутывает, отдаляет, забирает.
Зима всегда не желает делиться с другими. Она отнимает все цвета и прячет под снежным покрывалом. В ней нет ничего, кроме извечного монохрома. Поэтому и в душе руконгайки все так же однотонно, и только темно-синие глаза врываются в идеально-белый мир.
И яркий внешний мир ничего не меняет. Даже когда бушует весна и лето, разливается палитрой цветов осень, а зима освещена вереницей огней, она одна. В толпе или без нее, все так же укрыта снежной пылью, осевшей на кожу. Может из-за этого она стала бледней. И никакое солнце не придает живости оставшемуся в вечной зиме телу. Поэтому порой рядом с ней холодно. Порой рядом с ней неуютно. Порой рядом с ней страшно. Страшно от того, что замерзнешь или ты, или она.
А сны не прекращаются никогда. Ночь за ночью они с ней, и в них нет той первой робости. Они все ближе. И, просыпаясь в поместье, Рукия ощущает холод. Не чужой, не далекий, но все же холод, плетущий свою паутину из инея где-то под кожей.
У холода есть пальцы. Длинные, тонкие, с кожей изо льда, через который несложно разглядеть снежинки. По ладоням скользит витиеватый узор, и в нем заметна каждая крупинка снега. У холода есть руки, сокрытые под широкими рукавами. И ведь холод – это не он. Холод – она. Прекрасная, величественная, немного божественная. У белоснежного кимоно те самые широкие рукава, и скрывает оно под собой тело, что испещрено зимним узором. И у холода есть имя, которым зовется та, чья красота ослепляет Рукию.
Она приходит к ней во сне сквозь вьюгу, оплетающую уже их обеих. В том самом светлом кимоно, которому не дано сравниться с белоснежной кожей, что сокрыта под ним.
«Принцесса.. Королева.. Богиня!» - срывается череда мыслей, перебивая друг друга.
Пред ней хочется пасть на колени, но шинигами и так слишком мала. И это не страх – это немое восхищение, поэтому в тишине слышен лишь хрустальный перезвон. Та сотканная из снега и льда принцесса смеется легко, рассыпаясь хрусталем, а после прикасается к ней. В этом нет ни капли робости, словно все не впервые. И Рукия верит, что все уже было, когда под чужой ладонью щека приятно покалывает.
В этот день она засыпает дважды - в своем же сне, когда чужие ладони смыкаются на тонких плечах. Ее обнимают осторожно, бережно, не желая отпускать. А в голове звучит все та же хрустальная песнь.
Рукия знает, что у той, самой снежной, никогда не меняет голос. Смех, песнь или шепот – все одно. Он разливается перезвоном льдинок, что чище хрусталя, за который был сначала принят. И этот голос она слышит чаще всего. Теперь маленькой шинигами не одиноко, ведь снежная принцесса не покидает ее ни ночью, ни днем.
Она часто зовет Рукию по имени. Кратко или нараспев, но им неизменно нравится это. Поэтому знакомое созвучие букв растворяется в искристом, морозном небе, когда дыхание вновь и вновь щекочет кожу. А вот Рукия до сих пор не знает ее имени. Попросту не слышит. Поэтому холод сам приходит к ней, и они вместе ждут, когда станут еще на один шаг ближе.
Она долго собирает ее имя по буквам, читая по губам. У шинигами это выходит, хоть и не сразу. Она хочет узнать, хочет сама произнести это имя. И однажды слышит его. Слышит четко, ясно, у себя за спиной, когда тонкие пальцы так привычно прикасаются к ней. А вместе с ними светлая прядь щекочет плечи.
- Соде но.. – но в тот день она так и не произносит это имя до конца. Все же Рукия слишком маленькая, хрупкая, и так легко наклонившись прикасаться к ее щеке губами. После чуть ниже, задевая уголок рта. Соде но Шираюки еще не целует, а лишь прикасается, чувствует ее слишком ярко, остро. И ее шинигами засыпает, а веки еще долго покрывают влажные прикосновения.
Чем дальше, тем чаще они бывают вместе в своем уютном молчании. Ведь им не о чем говорить – Соде но Шираюки всегда рядом, оберегая ее ото всех. А вокруг слишком много других, чужих. И она каждый день поглощается толпой. Ледяная принцесса знает, что кто-то хочет забрать ее шинигами, поэтому Рукия все холодней и холодней за чередой потерь и собственных морозов, порождаемых глубоко в душе.
В их снегах теперь слишком уютно. В своем мире не бывает иначе, но Шираюки пытается стать еще ближе к своей владелице, крепче сковать ледяными цепями. Она боится отдать ее кому-то, и лишь поэтому всегда рядом.
Но в вечном монохроме все еще есть один лишний цвет – темно-синий, как у ее глаз, который никак не отдаст Рукию целиком, связывая трепещущей ниточкой с тем, другим миром, где нет ледяной принцессы.
И однажды лед треснул. Легко надломился, прерывая ту самую цепь. Он оказался слишком хрупок, и стоило лишь сильнее притянуть к себе Рукия, как их цепь осыпалась колким инеем.
Теряя силы, шинигами теряют ключик в свой мир. И все вернулось на исходную, когда она вновь с ней, в ней, но поодаль. И тогда казалось, что дальше, чем когда-либо.
В том, другом мире слишком ярко. И этого хватило, чтобы всколыхнуть – нет, еще не растопить – все те объятья, оставленные снегом на плечах. Ведь вслед за зимой идет весна с ярким, самым рыжим солнцем.
Когда одеяло пропахло летом, а рядом по подушке разметалось прядями солнце, то о холоде не вспоминают. Рукии уже тепло, но она все еще кутается в ткань, и мерно дышим, уткнувшись носом в чужое плечо. В воздухе сочно пахнет апельсинами, с которыми не так давно пили чай. Ими же веет и от принцессы, только не той, что беснует где-то в душе, а самой солнечной на земле. Она смешно морщится, когда шинигами во сне неловко трется уже щекой о все то же плечо, но не отстраняется, а дальше живет в своих будто бы вечно теплых грезах.
И в Рукии теперь нет вьюги, ведь Соде но Шираюки больше нечего скрывать. Лед не создан для истерик и слез, поэтому беснует тихо, молча, как умеет только она. И видит, как теряет ту, что всю свою вечную зиму берегла, укрывала холодами и утешала морозами. Она видела и то, как две девушки долго разговаривали, запивая смех чаем, в доме Орихиме, и то, что у Иуноэ больше нет лежачих мест, поэтому они делят одну кровать на двоих, и то как веет теплом от них.
Но все же лед умеет ждать. Весна не вечна, как лето и осень. И даже если это не так, то ей больше не во что верить. У занпакто не бывает иной участи. И она впервые просто боится потерять ее, поэтому, как обычно, всегда рядом, но не требуя больше ничего. И когда Рукии снится ее извечная зима, Соде но Шираюки знает, что дождется ее, свою маленькую шинигами.
Автор: крик в небо aka vieria112
Бета:--
Гамма: JaneJeevas
Рейтинг:PG
Пара или персонажи:Соде но Шираюки/Рукия,
Жанр:юри, поверхностный romance
Размер:мини; ~ 1500 слов.
Краткое содержание:---
Дисклеймер (то есть отказ от прав): Кубо Титэ
Предупреждение: ООС
читать дальше
Маленькая руконгайка еще нескоро заглянет к себе в душу. И до их встречи годы и буйство жизни, от которого она бы с радостью укрыла ее снежным покрывалом. Но холодной темной ночью грезится о любом, даже самом истрепанном и рваном покрывале - только не о снежном. Поэтому она с ней, в ней, но поодаль.
Ночью ее Рукии холодно. И в девочке совсем не чувствует тяги к морозам и той кромке инея, уже успевшей добраться до тряпья, в которое кутаются маленькие волчата. В стае все держатся вместе, поэтому и ночлег у них один на всех. И хоть все они равны, но это никогда не мешало единственной девчонке в компании заботить о других чуть больше, чем о себе. Поэтому спит она с краю, отдавая ветру свое лицо и скрученное в комочек тело. И вздрагивает тоже заботливо, осторожно, боясь лишить кого-то сна этой промерзглой февральской ночью.
За закрытыми веками подсознание плетет яркие нити снов. И они – единственное, над чем она властна. В полуночных грезах снег смешно падает на кончик носа, непривычно раскрасневшиеся щеки и доверчиво подставленные ладони. И это не зимние сны о морозах и наступивших холодах, а белые грезы, вспыхивавшие в сознание такими же светлыми, чистыми хлопьями снега. И лишь в этих грезах можно ненароком прикасаться к ней хороводом белого пуха, такого же мягкого, как и ее ладони.
Иней уже отчетливо заметен в отблесках луны на рваных темных прядях. Но от него не холодно, как и от вороха снежной ваты, ложащейся на острые плечи. Во сне вообще не холодно, а лишь немного щекотно от таких трепетных прикосновений. Снег не умеет цепко хватать за руку, да и хлопать по плечу у него не выходит, поэтому такие прикосновения пока еще непривычны. Но вскоре она привыкнет, и тогда их встреча станет ближе еще на пару шагов.
Утром Рукия встает позже всех. Да и, кажется, просыпаться совсем не собирается, поэтому Ренджи трясет ее за плечо и тут же одергивает руку – холодно. А холод колкий, цепкий, с радостью впивающийся в кончики пальцев. Для мальчишки он чужой. И когда на него смотрит пара заспанных, мутных глаз, с губ срывается лишь невнятное:
- Совсем замерзла?
Не дожидаясь ответа, он хватает подругу за предплечье и усердно растирает ладонями бледную кожу. И пусть она непонимающе хлопает глазами, вырывает руку, а после оба сидят насупившись, зато кожа под его ладонями начинает оттаивать.
Но надолго этого не хватает, и раз за разом начинаешь привыкать, что у темноволосой девчонки извечно холодные руки. Даже в летний зной от бледных ладоней веет тающей прохладой. Их, конечно, можно отогреть, да только бесполезно все это. И если поверить на слово, то ей совсем не холодно. Только вот рядом с ней порой бывает прохладно. И холод тот чужой, неприятный, отталкивающий, будто и вовсе не ее.
А она просто боится за Рукию, поэтому всегда рядом. Прохладой, извечной зимой, которая не страшна ее девочке – снег умеет быть теплым, снег тоже умеет любить.
Рукия и сама начинает привыкать к первым холодам, поющим снежными метелями, в ней. Нет, ей, правда, не холодно, только очень светло, белоснежно и совсем немного одиноко. Ведь среди всего искрящегося на негреющем солнце снега она одна. И к ней не подойти, не докричаться, не дотронуться рукой – вьюга укутывает, отдаляет, забирает.
Зима всегда не желает делиться с другими. Она отнимает все цвета и прячет под снежным покрывалом. В ней нет ничего, кроме извечного монохрома. Поэтому и в душе руконгайки все так же однотонно, и только темно-синие глаза врываются в идеально-белый мир.
И яркий внешний мир ничего не меняет. Даже когда бушует весна и лето, разливается палитрой цветов осень, а зима освещена вереницей огней, она одна. В толпе или без нее, все так же укрыта снежной пылью, осевшей на кожу. Может из-за этого она стала бледней. И никакое солнце не придает живости оставшемуся в вечной зиме телу. Поэтому порой рядом с ней холодно. Порой рядом с ней неуютно. Порой рядом с ней страшно. Страшно от того, что замерзнешь или ты, или она.
А сны не прекращаются никогда. Ночь за ночью они с ней, и в них нет той первой робости. Они все ближе. И, просыпаясь в поместье, Рукия ощущает холод. Не чужой, не далекий, но все же холод, плетущий свою паутину из инея где-то под кожей.
У холода есть пальцы. Длинные, тонкие, с кожей изо льда, через который несложно разглядеть снежинки. По ладоням скользит витиеватый узор, и в нем заметна каждая крупинка снега. У холода есть руки, сокрытые под широкими рукавами. И ведь холод – это не он. Холод – она. Прекрасная, величественная, немного божественная. У белоснежного кимоно те самые широкие рукава, и скрывает оно под собой тело, что испещрено зимним узором. И у холода есть имя, которым зовется та, чья красота ослепляет Рукию.
Она приходит к ней во сне сквозь вьюгу, оплетающую уже их обеих. В том самом светлом кимоно, которому не дано сравниться с белоснежной кожей, что сокрыта под ним.
«Принцесса.. Королева.. Богиня!» - срывается череда мыслей, перебивая друг друга.
Пред ней хочется пасть на колени, но шинигами и так слишком мала. И это не страх – это немое восхищение, поэтому в тишине слышен лишь хрустальный перезвон. Та сотканная из снега и льда принцесса смеется легко, рассыпаясь хрусталем, а после прикасается к ней. В этом нет ни капли робости, словно все не впервые. И Рукия верит, что все уже было, когда под чужой ладонью щека приятно покалывает.
В этот день она засыпает дважды - в своем же сне, когда чужие ладони смыкаются на тонких плечах. Ее обнимают осторожно, бережно, не желая отпускать. А в голове звучит все та же хрустальная песнь.
Рукия знает, что у той, самой снежной, никогда не меняет голос. Смех, песнь или шепот – все одно. Он разливается перезвоном льдинок, что чище хрусталя, за который был сначала принят. И этот голос она слышит чаще всего. Теперь маленькой шинигами не одиноко, ведь снежная принцесса не покидает ее ни ночью, ни днем.
Она часто зовет Рукию по имени. Кратко или нараспев, но им неизменно нравится это. Поэтому знакомое созвучие букв растворяется в искристом, морозном небе, когда дыхание вновь и вновь щекочет кожу. А вот Рукия до сих пор не знает ее имени. Попросту не слышит. Поэтому холод сам приходит к ней, и они вместе ждут, когда станут еще на один шаг ближе.
Она долго собирает ее имя по буквам, читая по губам. У шинигами это выходит, хоть и не сразу. Она хочет узнать, хочет сама произнести это имя. И однажды слышит его. Слышит четко, ясно, у себя за спиной, когда тонкие пальцы так привычно прикасаются к ней. А вместе с ними светлая прядь щекочет плечи.
- Соде но.. – но в тот день она так и не произносит это имя до конца. Все же Рукия слишком маленькая, хрупкая, и так легко наклонившись прикасаться к ее щеке губами. После чуть ниже, задевая уголок рта. Соде но Шираюки еще не целует, а лишь прикасается, чувствует ее слишком ярко, остро. И ее шинигами засыпает, а веки еще долго покрывают влажные прикосновения.
Чем дальше, тем чаще они бывают вместе в своем уютном молчании. Ведь им не о чем говорить – Соде но Шираюки всегда рядом, оберегая ее ото всех. А вокруг слишком много других, чужих. И она каждый день поглощается толпой. Ледяная принцесса знает, что кто-то хочет забрать ее шинигами, поэтому Рукия все холодней и холодней за чередой потерь и собственных морозов, порождаемых глубоко в душе.
В их снегах теперь слишком уютно. В своем мире не бывает иначе, но Шираюки пытается стать еще ближе к своей владелице, крепче сковать ледяными цепями. Она боится отдать ее кому-то, и лишь поэтому всегда рядом.
Но в вечном монохроме все еще есть один лишний цвет – темно-синий, как у ее глаз, который никак не отдаст Рукию целиком, связывая трепещущей ниточкой с тем, другим миром, где нет ледяной принцессы.
И однажды лед треснул. Легко надломился, прерывая ту самую цепь. Он оказался слишком хрупок, и стоило лишь сильнее притянуть к себе Рукия, как их цепь осыпалась колким инеем.
Теряя силы, шинигами теряют ключик в свой мир. И все вернулось на исходную, когда она вновь с ней, в ней, но поодаль. И тогда казалось, что дальше, чем когда-либо.
В том, другом мире слишком ярко. И этого хватило, чтобы всколыхнуть – нет, еще не растопить – все те объятья, оставленные снегом на плечах. Ведь вслед за зимой идет весна с ярким, самым рыжим солнцем.
Когда одеяло пропахло летом, а рядом по подушке разметалось прядями солнце, то о холоде не вспоминают. Рукии уже тепло, но она все еще кутается в ткань, и мерно дышим, уткнувшись носом в чужое плечо. В воздухе сочно пахнет апельсинами, с которыми не так давно пили чай. Ими же веет и от принцессы, только не той, что беснует где-то в душе, а самой солнечной на земле. Она смешно морщится, когда шинигами во сне неловко трется уже щекой о все то же плечо, но не отстраняется, а дальше живет в своих будто бы вечно теплых грезах.
И в Рукии теперь нет вьюги, ведь Соде но Шираюки больше нечего скрывать. Лед не создан для истерик и слез, поэтому беснует тихо, молча, как умеет только она. И видит, как теряет ту, что всю свою вечную зиму берегла, укрывала холодами и утешала морозами. Она видела и то, как две девушки долго разговаривали, запивая смех чаем, в доме Орихиме, и то, что у Иуноэ больше нет лежачих мест, поэтому они делят одну кровать на двоих, и то как веет теплом от них.
Но все же лед умеет ждать. Весна не вечна, как лето и осень. И даже если это не так, то ей больше не во что верить. У занпакто не бывает иной участи. И она впервые просто боится потерять ее, поэтому, как обычно, всегда рядом, но не требуя больше ничего. И когда Рукии снится ее извечная зима, Соде но Шираюки знает, что дождется ее, свою маленькую шинигами.
@темы: Фанфик, Соде но Шираюки|Sode no Shirayuki, Фемслеш (юри), PG
